— Я сама себе его взяла. Мне было лет семнадцать, и моя фамилия Кондратьева мне не нравилась, казалась какой-то корявенькой, нелепой. Наверное, все дело в том, что я всегда была неудобной девочкой в том плане, что ставила под сомнение слова своих педагогов. Нет, я не вела себя дерзко, просто задавала неудобные вопросы, когда остальные дети брали на веру все, что им говорили. Например, когда в начальной школе учительница сказала, что на Северном полюсе холодно, а на Южном — очень жарко, я немножечко вклинилась и произнесла: «Пардон! Тут у вас небольшой нестроевич». Понятно, что никакой преподаватель не потерпит, когда его авторитет ставят под сомнение. Поэтому окрик «Кондратьева!» не предвещал ничего хорошего. Наверное, с тех самых пор с моей фамилией у меня ассоциации не самые позитивные. Меня мало хвалили, называя мою фамилию. (Смеется.) И вот однажды я смотрела у подружки сериал «Тайны Смолвиля» про юность Супермена, где был герой Лекс Лютер. Он мне импонировал намного больше, чем Супермен, наверное, потому что обладал целеустремленностью, понимал, чего хочет, называл вещи своими именами, как и я, был всем неудобен. Мне стало интересно, что значит имя Lex. Полезла в латинский разговорник. Узнала, что это слово означает закон. Стало интересно, какое имя подошло бы мне, я же петь хотела по жизни, певицу не нашла, зато увидела слово Vox — голос. Так и появилась певица Алиса Вокс.
— Это было ужасно. Я проплакала всю ночь. На следующий день у нас была какая-то корпоративка в яхт-клубе, так я пела на октаву ниже. Слова «тебе повезло, ты не такой как все, ты работаешь в офисе», практически шептала. Верхний регистр у меня просто обрубило, отекли связки. Это очень сильно по мне ударило. Думаю, что именно с этого момента начался конец моего пребывания в группе. Я поняла тогда для себя что-то очень важное.
— Я была на тот момент в полной стопроцентной эмоциональной зависимости от Сергея Шнурова. Он умеет создать вокруг себя настоящую секту, культ себя, культ поклонения, некий культ семьи, как у Чарльза Мэнсона. Он умеет мягко продавить так, что заставляет человека сделать то, что он сам хочет. И при этом малейшее сомнение в его правоте, словах и приказах встречает жуткую и уродливую истерику, и ты уже готов пойти на все, лишь бы этой истерики не было. Этот эпизод с раздеванием был результатом долгой обработки меня. Начался он месяца за два до этого, когда начали в первом чтении принимать закон о запрете мата, который протянул в Госдуму Станислав Говорухин. Тогда у Шнурова случилась жутчайшая истерика со слезами, с алкоголем — 17 часов он меня не выпускал из своей комнаты, не давал отойти в туалет, не давал даже попить воды. Он то плакал, то смеялся, то стонал, что все пропало, то говорил, мол, ничего, прорвемся. А то начинал кричать, что все мы сдохнем с голоду, спрашивал: «У тебя остались какие-то деньги, отложены, ведь все, это конец?» А затем снова, что мы еще поборемся, что надо сделать что-то крутое, как-то по-новому заявить о себе, выразить протест. И снова плакал, что все это бесполезно. На самом деле, это были действенные и нужные ему эмоциональные качели. У меня незадолго до этого умерла мама. Я была совершенно в разобранном состоянии. Психика была подвижной в том плане, что я не имела никакой опоры внутри себя и искала ее вне. Я полностью ему доверяла, на 200%. Если бы он сказал мне тогда пойти и умереть за него, я бы пошла и умерла за него. По факту так было.
— Это довольно беспринципный и авторитарный человек. Он очень хороший манипулятор. И если бы он захотел иметь секту, а у него, кстати, были мысли использовать название «Церковь Ленинграда», он ее создал бы. Шутка, не шутка, но, когда принимали закон о запрете мата, как раз было исключение для религиозных организаций. И тогда он хотел переквалифицировать коллектив в религиозную организацию. Повторюсь, если бы он захотел сделать полноценную секту, он бы ее сделал. Без вопросов.
— Если я смогла выйти из этих зависимых отношений, то музыканты, которые с ним работали, тот состав, который был настоящий, не смогли. Поэтому, когда их одним днем всех уволили, причем они узнали об этом из СМИ, для них это было ужасно. Можете представить ситуацию, когда вам 20 лет говорят, что мы семья, мы пиратская шхуна, один за всех, и все за одного, а потом из газет вы узнаете, что вас убрали и заменили какой-то кавер-группой. Я думаю, ребятам было намного тяжелее, чем мне. Хотя, когда я уходила, их предупреждала, говоря: «Ребята, будет плохо. Позаботьтесь о своей психике. И о том, чтобы у вас был бы какой-то backup». Тогда мне не поверили, но прошло время и…
— А просто никто еще не снимал Иосифа как актера. Хотя у него режиссерское образование ГИТИСа, а на режиссуре в любом случае преподают актерское мастерство. С ним было интересно работать, поскольку он очень органичен, круто вжился в свою роль, роль простого, доброго, рукастого и любящего мужа. Хотя любящим мужем он, в принципе, и является по жизни. Наверное, он просто перенес себя же на экран в более гротесковой форме, более утрированной. Он абсолютно обалденный человек. Очень легкий. С ним интересно разговаривать, работать, он переключается в кадре за секунду. И, несмотря на то что на съемку он примчался с ночного рейса и был без сил, спал между дублями в кресле, в кадре включался моментально и работал лучше всех.
— Дело в том, что у меня были большие проблемы с принятием своего образа. Между моим образом и моей личностью настолько большой диссонанс, что я очень страдала в «Ленинграде», в частности, из-за того, что люди действительно воспринимают меня как продолжение моего образа. Они искренне считали, что если я пою про алкоголь, беспорядочные соития, значит, это то, что меня действительно интересует, что мне близко, что меня волнует. Сейчас в своем проекте я очень сильно разделила Алису Вокс и Алису Кондратьеву. Вокс действительно гротескная героиня, как, например, есть Верка Сердючка, а есть Андрей Данилко, это надо понимать. Есть Трус, Балбес, Бывалый, а были Вицин, Никулин и Моргунов. И это разные образы, персонажи, характеры. И мне так проще, легче. И я считаю, что принятие — это победа, а не поражение. Если люди полюбили меня в таком образе, если людям этот образ близок, радостен, понятен и приносит им позитивные эмоции, то кто я такая, чтобы их этого лишать. Я считаю, что уйдя из «Ленинграда», я забрала с собой все самое лучшее. (Смеется.) Несколько лет оно у меня лежало где-то там, в хранилище. И вот наконец-то я созрела эмоционально для того, чтобы понять — Алиса Вокс ко мне не имеет никакого отношения, поэтому я спокойно могу выводить ее на сцену и не бояться, что она каким-то образом разрушит мою собственную репутацию.
— Много. Были же хорошие времена. Пусть они были основаны на какой-то моей наивности, на лжи, на использовании, но все равно я-то испытывала позитивные эмоции тогда. К тому же это огромный опыт. Я посмотрела на то, как работать с музыкантами, поняла основные принципы аранжировки, поэтому я очень много аранжировала сама в «Ленинграде», редактировала. И это гораздо проще, чем кажется, нужно просто в практике это увидеть. Впоследствии, если, конечно, у тебя есть к этому предрасположенность и вкус, ничего сложного в этом нет.
(Виталий Бродзкий, Womanhit.ru, 16.03.2022)
Источник: